V.

Дни были полны делами и мыслями. Дел хватало. Его палата на втором этаже как-то незаметно превращалась в рабочий кабинет. Из неё исчезали по очереди капельницы, датчики, передвижной стеклянный столик. Появлялись книги, ноутбук, записная книжка и россыпь ручек и карандашей. Он получал все большую свободу передвижений. Ему еще приходилось соблюдать больничный режим, но он все более умело обходил необязательные к исполнению моменты. А иногда и обязательные. Долго быть пациентом – это он умел очень плохо.
Дни были полны делами, и больничные манипуляция больше не занимали в них столько места. Он успевал созваниваться с директорами сельских школ в Турции и помогать тем самым Оскару с текущими делами. Успевал провести по скайпу несколько занятий с прежними учениками, близнецами Эмиром и Али, поддерживая тем самым последнюю, уже почти призрачную связь их семьи с миссией. Работа с книгами, пополнение знаний, переводы – и где-то между, тоже важно, но недолговременно – маготерапия, ежедневные осмотры, ворчание доктора..
С прошлого воскресенья ему казалось, что время остановилось. События происходили, а его в этих событиях не было. Он будто флаг, завернувшийся вокруг древка, выбился из потока ветра. Что бы ни делал, о чем бы ни думал, все время мыслями возвращался к Аврелии, и все остальное становилось просто механической проработкой материала.
Венсан отложил русско-французский словарь, заложив его листком, на котором делал перевод для Каэтрин. Посмотрел на часы. Без четверти десять. Отлично время, чтоб перестать обманывать себя и вынуть из души занозу. Ты не умеешь дружить с Орели? Ты не знаешь, что ей предложить? В твоей жизни нет для неё места? Пойди и спроси её, дубина, нужно ли вообще ей то, чего ты не можешь ей предложить. Пойди и глядя ей в глаза, попробуй ей честно сказать – у меня нет для тебя ни слов, ни мыслей, будет здорово, если мы будем жить на разных полюсах земного шара и слать друг другу открытки на Рождество, ровно пять открыток, этого будет достаточно, потом можно забыть.
Поднялся и оделся, так, как обычно одевался для прогулки в парке. Собрался. Из прикроватной тумбочки вынул две загнутые иглы – примитивнейшая отмычка. Выключил свет. Дождался, пока дежурная медсестра отлучится по самой естественной надобности, и тихо-тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, прошел к служебной лестнице…
У своего дома на улице Арбр Сек он был в пятнадцать минут одиннадцатого. Самое сложное было подняться по крутой лестнице, сначала на третий этаж, а потом еще и на четвертый, но и это заняло от силы десять минут. Часы не дотянулись стрелкой еще и до половины одиннадцатого, когда в квартире Аурели раздался деликатный звонок в двери.

---

A.

Еще сегодня днем она обнаружила себя в спальне, на полу, за комодом, свернувшуюся калачиком, прикрывая острыми коленками и локтями тоннель метрополитена на месте груди. Поезда проносятся грохоча, в квадратах окон люди, безучастные, скучающие, скользят пустым взглядом по опутанным проводами стенам за стеклом. Со стенок что-то сочится и капает, видимо, трещина где-то в подводящих коммуникациях, вон, целая лужа натекла. Сколько она пролежала так? Спустя целую вечность все-таки смогла приподняться на локте, нашарила вытянутой рукой телефон на столешнице, пролистала список контактов: нет, нет, не то, не ей, палец замер над именем духовника, тоже нет, наконец, набрала номер, свернулась в клубок обратно.

телефонный разговор
Она заговорила без приветствия.
- Я знаю, что ты занят, но если у тебя найдется пять минут, чтобы поговорить со мной о чем-нибудь несущественном, я буду благодарна.
– Здравствуй, Аури. Я как раз свободен. Впрочем, будь иначе, для тебя я бы нашел время в любом случае. Что несущественное ты предпочитаешь?
- На твой вкус, просто хочу послушать твой голос. Как твой день?
– Долгий и недостаточно полезный. Я довольно ограничен в темах, как ты можешь помнить. А нагонять на тебя скуку историями с работы было бы несправедливо для моего самолюбия. Это вышло бы довольно скверной альтернативой колыбельной. Да и, думается мне, для нее в твоем случае слишком раннее время.
- Расскажи, куда мы поедем в наш медовый месяц.
– Для начала я бы показал тебе Италию. Если бы ты захотела, мы могли бы там задержаться подольше. Рим был бы тебе к лицу. Потом бросили бы жребий – север или юг, я знаю немало прекрасных стран и уголков планеты, которые могли бы оказаться тебе по вкусу.
Улыбнулась, прикрыв глаза.
- Твоя работа не отпустит тебя так надолго.
– Аури, если однажды в мою жизнь войдет женщина, которая пожелает ее осветить своим присутствием надолго, работы больше не будет. Я оставлю пост, – добавил после паузы, чуть более длительной, чем того требовалось. - Иначе это будет многоженство.
Девушка мягко усмехнулась.
- Ну уж нет, я не из тех, кто уводит мужчину от другой. Чтобы ты всегда был мыслями где-то еще, и уезжал в ночи, только потому что ей ты нужнее? Я грешила много, но, надеюсь, этого все же не заслужила.
– Именно поэтому другой бы не было. Я не центр вселенной, Аури, нашелся бы тот, кто занял бы мое место. Но, не раньше, видимо, чем будет та, кто пожелает его освободить.
Замолчал, ощущая с легким беспокойством, что сказал больше, чем стоило бы, пожалуй. Всем иногда нужно говорить правду, да, отец? Он хотел увидеть лицо этой странной, остро-нежной девушки, чей голос замер не том конце телефона. Речь шла не о физическом присутствии, хотя было бы нелепо отрицать, что ему нравилось чувствовать её рядом, иметь хотя бы гипотетическую возможность нарушать порой сложившуюся дистанцию. Но многим больше он хотел ее знать – те оттенки мыслей и чувств, что придавали ей эту невероятную красоту. Она была подобна бескрайнему морю, и ему хотелось знать, что за потаенные сокровища хранит ее душа, что за корабли нашли пристанище там, в темно-сапфировых глубинах, что за древние цивилизации теперь сокрыты под темной водой, на поверхности которой, он это ощущал, в обманчиво-светлых солнечных бликах вздымались опасно-высокие волны.
- Ты не представляешь, как меня раздражает твоя манера до последнего занимать выжидательную позицию, - сказала с улыбкой. - Я не знаю, как еще сказать, чтобы ты понял. Я есть. Я желаю.
Сказал почти без паузы, слегка усмехнувшись:
— Мне кажется, тебе стоит определить, чего ко мне больше — раздражения или симпатии. А то однажды внезапно победит первое, и я останусь без вас обеих. А для этой кары я, пожалуй, не достаточный грешник.
Короткая пауза, бросил взгляд на часы:
— Я приеду вечером?
- Кому-то из нас рано или поздно придётся пойти на риск, почему бы и не сегодня, в конце концов.

Она скользнула взглядом по дверному зрачку, прислонилась лбом, к прохладной двери на несколько мгновений. Увидела дверь собственной квартиры с другой стороны.
Он либо садист, либо дурак. А скорее, и то, и другое. Вертит ее в руках, сложную непонятную красивую игрушку, и не может понять, что с ней делать. Девушка вздохнула, запахнула тонкий кардиган поплотнее, вышла на лестничную клетку, как была, босиком, и прикрыла за собой дверь. Коротко улыбнулась уголками губ. Кто кому там отпускает грехи, отец Корбетт?

---

V.

Пока выбирался из госпиталя, пока ехал в такси по вечерним улицам, все пытался ответить на вопрос – зачем? Нет, для себя-то он понимал. Но как он ответит ей, зачем пришел, почему без звонка, что он вообще делает в её жизни? Он так и не нашел слов.
Но она не спрашивала. И это было хорошо. Значит, и так понятно, да? Она видит его всего, всего, как прозрачного. Но она для него – загадка, книга, не просто закрытая, но и написанная на непонятном языке. Когда же он научится её понимать?
- Пойдем гулять? Погода хорошая. Я обещал тебе прогулку до Сены. Но если это некстати, то я приглашу тебя к себе пить чай. Или кофе. Или что там найдется…
Смутился. Вот про что там найдется – это взрослые люди как-то по-другому понимают, наверное.
- Я просто хотел тебя увидеть.

---

A.

Ее взгляд очертил этаж и часть лестничного пролёта, виднеющегося от ее двери: стык стены и потолка, тонкий белый плинтус, кашпо с искусственными гортензиями, кованые витые перила. Опустила глаза вниз. Когда-то они купили фотоаппарат и дурачились, снимая все подряд.  Этот снимок тоже был, остался где-то в другой жизни, завалился между страницами забытой книги, той, с волнующимся ромашковым морем: ее ноги напротив его. Вновь посмотрела на Венсана, заправила за ухо выпавшую прядь, придерживая кардиган другой рукой, чтобы не распахнулся.
- Скажи сейчас и прямо.

---

V.

- Сейчас? – Ох, это было очень смелое предложение. Пожалуй, даже смелее и эксцентричнее, чем предложить заняться прямо здесь любовью. Высказать все и спросить обо всем, о чем думал эти дни и эти годы – это же не на две минуты разговор. Ну, допустим, они могут сесть на ступеньки и говорить тихо-тихо, но эхо все равно донесет их голоса и до входной двери, и до верхнего этажа. Хорошо же, не вопрос, таким он в подъездах еще не занимался, это будет отличный опыт.
Но это – если она захочет слушать дольше двух минут. Если он скажет что-то правильное, что её хотя бы удивит. Но что из всего этого, из всего этого вороха мыслей, с таким трудом разложенным по стопочкам, что из этого – правильное? Чего из этого она никогда не слышала? Чего вообще она о нем не знает? Смотрит на него –и уже смертельно обижена просто за то, что он существует.
И вся такая его. Такая… Аврелия…
- Ты сама-то знаешь правильный ответ? – усмехнулся. – Каким он должен быть, чтоб тебе стало легко и правильно? Я думаю, что нет. Потому, говорю прямо, то самое, что и держу в голове. Я хочу говорить с тобой. Под небом или у себя. Или в дохлой лягушке. Я хочу задавать вопросы и слышать ответы. Я согласен на ответ – не сейчас. Тогда приду снова. Да, мне очень хочется тебя обнять и забыть все, что было с нами с июня девятого года и до июня шестнадцатого. Но после этого я снова захочу задать тебе те же вопросы, они не исчезнут, ни один. Ты обуешься и пойдешь со мной или прогонишь меня?

---

A.

Она не хотела злиться, обещала себе не злиться. Натяни она одну из своих масок, все было бы просто и быстро, как сорвать пластырь. Решила, что честнее так? Ну что ж, тогда медленно отрезаем самый кончик хвоста.
- Ты нарушил больничный режим, чтобы поугрожать мне и поставить парочку ультиматумов? Ты пришел обнять меня и все забыть? Затем услышать мои ответы и все забыть еще раз? - Она улыбнулась одними губами и передернула плечами, словно от случайного сквозняка или внезапно повеявшей вечерней прохлады улиц. Слова были слишком большими для тесного расстояния между квартирами и лестничной клеткой, но ее мало беспокоило, кто мог услышать и разговор и как его истрактовать. - У меня вопросов не так много, так что я могу начать прямо сейчас, для этого не понадобится куда-либо идти. Что тебе нужно от меня? Кроме ответов, что? Любовь, дети, страстные ночи, завтраки на траве, когда я дурачусь и рисую взбитыми сливками на твоем лице клоунский нос, дружеские прогулки, когда ты светишься как рождественская гирлянда, а потом прогоняешь меня потому, что не можешь совладать с собой? Проводить тебя к алтарю, чтобы ты простерся там ниц? Утереть слезу с нежностью и ужасом, надо же, мой мальчик совсем большим стал? Серьезно, я не злюсь, я просто хочу понять. Где ты и я сейчас? В какой точке отсчета координат?

---

V.

О, вот это было новостью. Это было сразу несколькими новостями. Венсан предпочел бы рассмотреть их каждую по отдельности, со всех сторон, никуда не торопясь и не переминаясь с ноги на костыль. Но что есть, то есть – лови и не потеряй.
Первое – Орели тоже не близка идея «все забыть». Как бы он еще об этом узнал, если не случайно?
Второе – она злится. Злится на него не за то, что он пришел, не за то, что сказал что-то не то. Злится просто так, давно, сильно. И все равно любит. Иначе зачем бы ей жевать этот кактус?
Третье – совершенно не важно, как она ухитряется злиться и любить, важно – почему…
Четвертое – вот те же самые вопросы, только аккуратно разбитые, расколотые, как кусочки льда, он принес ей.
Расколотые – это было ценно. Он бы оценил, если бы она расколола для него. Но она вручила ему сразу всю глыбу, и он едва устоял на ногах. Дети, ночи, завтраки – звучало невероятно, будто не о нем совсем. Но – о них. Оставаться вместе и окликать друг друга в большом светлом доме. Или – в маленьком и тесном, все равно, правда. Если этого ему отмеряно, он возьмет, не оглядываясь и не боясь.
Так, стоп, это она на него за обеты злится? За сан? Это уже пятое? Или шестое? Без разницы. Он бы тоже огорчился, если бы она после разрыва ушла в монастырь. Нет-нет, огорчился, а не разозлился бы! Но она злится, будто ждала от него иного. Будто вообще чего-то ждала. Будто не сказала ему сама, что их отношения… как она это сказала? Исчерпали? Выцвели? Будто бы отпустить её и продолжать жить – это было неправильно!
Он опять молчит, как дурак. Нет, как экран «магазина на диване». Диктор устал, затупил и пошел пятнами, а по верху бежит и бежит строчка: позвоните прямо сейчас и получите скидку! Наш магазин думает об Аврелии двадцать четыре часа в сутки без выходных!
- У меня к тебе были те же вопросы. Но раз ты доверяешь мне решить за обоих, хорошо. Дети, ночи и завтраки. И к алтарю – вместе. И хватит на меня все время злиться, просто скажи все словами. Если можно, попроще.

---

A.

Мраморная, чуть шершавая, плитка, которой был выложен пол, приятно холодила ступни. "У него есть бассейн, который по размерам превышает Бакку и простирается до места восхода солнца. Наполнен он нетронутым вином, в котором плавают блюда, подобные небесным созвездиям. Звезды - как комья земли, приятные на ощупь, и в них имеется всякое вино и благоухание любого из фруктов, произрастающих в Эдемском саду. Каждый, кто там выпьет какой-нибудь напиток, никогда не будет испытывать жажды."
Да. Да. Господи, да.
Он либо дурак, либо садист. Меньше недели прошло с их разговора в парке у больницы, и она еще помнила каждое слово об обетах, которые сломаются с чем-то важным в его сердце. Меньше двенадцати часов - с его встречи с Королевой Сердец.
"Его тайны и то, что он делает открыто совпадают между собой".
- Пожалуйста, иди спать, Венсан. Я отвезу тебя к утреннему обходу, если будет нужно. Помочь тебе спуститься?

---

V.

Недоумение. Недогнев и недообида. Но больше всего – недоумение. Венсан сморгнул и нахмурился. Это сейчас вообще что такое было? О чем? Ему?
«Ты точно злишься, только не на меня…»
- Угу, - кивнул, но с такими видом и таким тоном, что истолковать это в прямом смысле в здравом уме и трезвой памяти совершенно невозможно. – И пачку платочков захвати, я по дороге поплачу.
Он отставил костыль к стене и сел на перила.
- Хватит уже избегать разговора. Ты была достаточно смелой, чтоб сказать, что любишь меня. И теперь боишься сказать, чем я провинился перед тобой. И вообще боишься меня, будто я маньяк-убийца какой. Я уже не прошу, чтоб ты говорила мне правду. Просто – говори со мной.

---

A.

- Я не боюсь своей правды, Венсан. Я боюсь услышать твою. - Она провела рукой по своей шее вниз, большой палец остановился у яремной впадины.  Аурели пожала плечами. - На сегодня мне достаточно переживаний. К тому же, у меня были другие планы на этот вечер. Хочешь препарировать наши несуществующие отношения? Твое право. Назначь время и место, я буду там в твоем полном распоряжении, и закончим с этим. А сейчас окажи мне ответную любезность. Уйди. И это не комплимент.

---

V.

Наверное, это должно было быть больно. Или хотя бы обидно. Возможно, потом так и будет. Потом, когда он снова вынет все это из памяти и внимательно, минута за минутой, слово за словом перевидит и переслышит. Потом. Сейчас важно не то, какими словами она его гонит, а то, какими говорит с ним. Коротко, мало, но лучше, чем тишина.
Тем более, дверь - за её спиной. Если она сделает один шаг назад, ему не удержать её, даже если бы и собирался удерживать насильно.
- Начало было хорошим. Не сбивайся на то, чтоб отделаться от меня. Никакого другого времени и места я тебе не назначу. И планами своими ты можешь от кого другого огораживаться, женщина-кошка! Планы у неё, в половине одиннадцатого ночи! Не меньше, чем спасти мир, а? Просто начни отвечать на вопрос простыми словами, уверен, тебе понравится.

---

A.

Она отпустила руку, удерживающую полы кардигана на своем месте, прислонилась к двери.
- Винни, я Джокер. Я чувствую все, что чувствуешь ты. В любую минуту времени. Не хочешь обсудить это в другое время, хорошо. Хоть я и ожидала, что твои обещания, данные в начале этого разговора, пробудут актуальными еще минут двадцать. Твои надежды на сан, такие незыблемые пару дней назад - еще месяц. А мечты обо мне, тающей от твоих поцелуев, хотя бы неделю. А сейчас я жду мужчину, чтобы спасти отдельно взятую меня от тебя. И он, слава Господу, сделает правильные выводы, встретив тебя здесь.

---

V.Скользнул взглядом и едва не увяз. Качнуло одновременно вперед и назад, и не видно глазу было ничего, кроме вздоха. Но внутри – здорово качнуло. В пронзительную солнечную нежность, в светлый дом, в такое настоящее счастье. Будто скрипка отозвалась. Вдохнуть её всю, вот такую, и не выдыхать, оставить в груди, за ребрами.
А что я такое обещал из всего, что наговорил?
Было так светло и так нежно, что даже черный сгусток ревности, шевельнувшийся в сердце, не обрел должной силы. Венсан лишь взглянул с перил вниз, скосил взгляд, будто бы этот Слава Господу Мужчина должен был бы уже появиться, но имеет наглость опаздывать.
- Надеюсь, что сделает правильные, - пожал плечами. Не это главное, не мужчина-спаситель, а вот это… Джокер!
Все, он выцепил главное, ту кроху правды, которая единственно важна, и все остальное заняло свои значимые, но далеко не главные, позиции. Джокер и чувствует все… То есть прямо сейчас – нежность и свет, и ревность, и упрямую решимость найти жемчужину истины, и всю эту концентрированную любовь. И когда он, досадуя на себя, саданул рукой по стене…
Взгляд упал на её руку. Он идиот. Мог же всю её переломать. Нет, не мог, только чувства, без физического вреда, фантом, но и это не сахар.
Вспомнил, как говорил сегодня с Каэтрин – что? И это все - тоже? И когда в понедельник днем коснулся Дайи? Ох, когда такое накатывает внезапно, без причин, это как-то мало похоже на что-то приятное. Оно и с причинами-то не всегда уместно.
Ему казалось, он понял, почему она сердится, но мысль, как алый клубочек, катилась дальше, под откос.
…а все эти перевязки, процедуры, а адова боль в ноге в первые дни после операции, а бездна отчаяния, в которую он рухнул, когда узнал о падре? Да за это доской со ржавым гвоздем бьют, а не «как ты держишься?» и не «люблю тебя». Это – сразу в инквизицию идти и обрывать связь вечной печатью. Его магия – не то, без чего мир задохнется.
…а как он ходил до самого июня, несколько месяцев, будто с лезвием в колене, и еще радовался, идиот, что вообще может ходить – она тоже все это чувствовала? вместе с ним?
…а та ночь, что снится ему в кошмарах, она и ей снится? Потому что где-то далеко, за тысячи миль от Анкары, она пережила все то же, все, что её не должно было коснуться…
Он смотрел на неё потрясенно, молча, едва дыша. Не заметил, как спустился с перил обратно на пол.
- Так ты потому тогда уехала? Ты все это чувствовала еще с тех пор?
Не мог не спросить. Но сейчас уже было не важно, почему уехала. И не так важно, как давно это происходит. Важно только – прекратить это немедленно. И если нельзя прямо сейчас, то хотя бы рано утром. Зачем молчала, глупая?

---

A.

Аурели запрокинула голову и нырнула в маску, скрываясь от потока его переживаний, норовящих захлестнуть с головой и утащить вслед за собой. Взглянула на мужчину перед собой, как в бинокль: вон он стоит, далеко-далеко, даже лица не разобрать, пятно рта, два провала глаз. Из такого далёка чувства и эмоции не имеют ни веса, ни силы, оседают облачками пыли у рта, стекают мелкими песчинками по щекам, развеваются ветром.
Никакого другого времени и места? Уверен?
Ее брови умоляюще приподнялись.
- Тогда я уехала потому, что ты был нужен Ордену, а я была помехой на твоем пути. Я приняла решение за нас обоих и это было самым глупым и самонадеянным поступком, - голос дрогнул, - пожалуй, за всю мою жизнь. Сегодня я такой ошибки не совершу, так что решить придется тебе. И раз ты мне отказываешь в другой встрече, реши здесь и сейчас. Я или Орден, Винни? Тихая семейная жизнь с мадам дю Грэв или твои обеты, данные Господу? Реши сейчас, независимо от того, останусь я рядом с тобой или нет. Независимо от того, будем ли мы вместе спустя год или два. Буду ли я до конца жизни нести твое отречение как свой победный стяг. Господь милостивый и всепрощающий примет тебя в свои объятия, даже если ты, как Петр, отречешься от Него трижды. Но ты будешь знать и не сможешь себя обмануть. И меня - не сможешь.

---

V.

Одно дело знать, другое – научиться жить с пониманием. Сообразить: все это - лишнее сейчас. И будет лишним еще девять часов. Все, что бы это ни было: ужас, раскаяние, нежность, радость, недоумение. Все это свернуть и спрятать. Наглухо он не закроется, всего не отследит, но что может, то отложит на завтра.
Он завтра как следует подумает про «нужен ордену» и про помеху. Завтра восхитится, что ухитрился полюбить самую взбалмошную, глупую и нелогичную женщину на этой планете. Завтра будет на неё сердиться. Сегодня – просто слова. Просто вопросы и просто ответы. Так даже лучше.
-Аврелия… - вздохнул. – Если бы я безоговорочно был готов принять сан, если бы я готов был отказаться от тебя, приехал бы я к тебе? Попрощаться я мог и по телефону, и, поверь мне, по телефону это было бы сделать намного легче, чем глядя в твои сердитые глаза. Ни Господь, ни Орден не враги тебе, но – хорошо, ты победила. Я легко мог отказаться от всех женщин мира, но не могу от одной тебя.
Даже если сейчас уйдешь и откроешь двери Делающему Правильные Выводы Мужчине…
Венсан придавил ревность, как таракана - завтра, завтра…
- Позволь я обойдусь без показательной лжи? Я не стану отрекаться от Господа. И обрывать разом все контакты с Орденом не обещаю. Если бы эта работа была мне не интересна, я бы за неё не брался. Тебе для победы довольно того, что я не приму новых обетов? Не стану монахом, не приму сан. Я не торгуюсь, Аврелия. Я знаю, без чего могу жить, а без чего – нет.

---

A.

Она в пару шагов преодолела расстояние между ними. Взяла его руку, положила тыльной стороной на свою ладонь, расправила его пальцы. Подняла глаза, не отпуская руки.
- Ты не сказал ни да, ни нет. Это важно. Я готова провожать твоим вожделеющим взглядом своих подруг. И с точностью до последней нейронной связи знать, насколько я тебя раздражаю, бешу и довожу до крайних значений ненависти и ревности своими решениями и поступками. Если я позволю собственному рассудку держаться за обещание, данное тобой. Скажи сейчас простыми словами, чтобы я смогла понять. Обещаешь ли ты, Венсан дю Грэв, каждый раз, когда перед тобой будет стоять выбор: я или что-то еще: твоя гордыня, твои соблазны, служение твоим добродетелям, явным или мнимым, со всем свойственным тебе упрямством и прямотой раз за разом выбирать меня?
Венсан честно пытался глубоко дышать. Ровно три бесполезных вдоха и выдоха. Сердце в мешок не спрячешь.
Она спрашивала о странном. Как он мог пообещать, не вполне понимая, о чем она спрашивает? Гордыня или Аврелия? Это, например, что? Соблазны – это она о других девушках говорит? Её в самом деле это беспокоит? Служение добродетелям – это технически как? Еще и сердце стучит, стук отдается в ладони.
- Я люблю тебя двенадцать лет, Аврелия, но так и не научился тебя понимать. Все это время я выбирал тебя, каждый день. Так будет и впредь, я обещаю, я уверен. Но я прошу тебя, - он осторожно пожал её ладошку. – Пожалуйста, если я где-то ошибусь, если я не пойму тебя, пожалуйста, скажи мне об этом, просто скажи.
Она разжала руки. В кинематографе эту сцену сняли бы в режиме замедленной съемке, чтобы подчеркнуть драматичность момента. Из ее безвольно упавших рук, наверное, посыпались бы лепестки каких-нибудь донельзя благородных цветов: розы или лотоса. Лепестки собирались бы у стен, сбиваясь в стихийные вихри там, где пересекаются воздушные потоки вентиляции дома.
- Я тоже тебя люблю, Винни. - Несколько шагов до ее двери заняли бы минуты три эфирного времени: сгибается колено, нога отрывается от пола, на босой стопе налипли песчинки, нанесенные жильцами с улицы за день... «Ни боли, ни слез, ни стенаний не будет уже, ибо старое прошло». - Никогда не приходи больше.

---

V.

Да ведь это все уже было. Внезапный резкий холод. И недоумение. И пропасть под ногами. И мир вдруг перевернулся – непонятно, где же все это время был верх, а где низ, где ад, а где Небеса. И сначала это почувствовали кончики пальцев, а уже потом в мозгу отдалось – никогда!
- Тогда я не знаю, что ты зовешь любовью. – Он протянул было руку, чтоб остановить её, развернуть к себе, встряхнуть и заставить все-таки объясниться. Но лишь коснулся её плеча – и отпустил. Разве это – не тоже ответ? Да, ему не нравится. Да, он не понимает. Но это её ответ. Она ничего ему не обещала. – Но так даже с собаками не обращаются.
Она развернулась слишком резко на фразу, брошенную последней. Губы сжались в тонкую нить, голос зазвучал глухо и безжизненно.
- В том-то и дело, Винни. Даже с собаками. Игнорируешь мои просьбы отпустить меня и не мучать больше ради того, чтобы потешить что? Собственное самолюбие? Притягиваешь к себе и тут же прогоняешь. Являешься сюда как долбанный ангел света и чистоты, предъявляешь мне свой великий драгоценный дар после того, как трижды отверг мои. Обещаешь невпопад сначала одно, потом другое. Теряешь голову всякий раз, когда в поле зрения попадает подходящая половозрелая особь женского пола. И когда я прошу дать мне всего лишь одно. Короткое слово, за которое я смогу держаться, чтобы не сойти с ума, ты выливаешь на меня ушат своего лицемерия. Двенадцать лет ты каждый день выбираешь меня, Винни? Каждый день? На следующий день после того, как я от тебя ушла - тоже? Через неделю после этого? Через месяц? Выбрал меня? Или слова, которые я сказала в пылу ссоры, удачно легли в схоластические выкладки отца Доминика? Попросил хоть раз о встрече, чтобы услышать ответы на свои вопросы, как сегодня? И сегодня, предоставил мне тобой же самим обещанную возможность собраться с мыслями и поговорить спокойно, ничего не скрывая, как взрослые люди? Не любовь? Пусть. Лети, ты не случайно выпал из гнезда.
Отличный ответ. Даже развернутый. Даже слишком роскошный, он даже и не надеялся уже на что-либо, кроме последнего.
Ответ – мы до сих пор все понимали по-разному. Но ты, Вини, дурак, просто смирись. То, когда ты был счастлив и думал, что счастлива она, это было чем угодно, только не искренним союзом двух людей. И когда она сказала, что он ей надоел и их пути должны разойтись, и искать её не нужно – в это поверить было неправильно, он сам дурак, что поверил. А теперь – нужно послушаться её «уйди», и он не прав, что не верит. Его попытка просто поговорить – это что-то ужасное, противоестественное и нелепое. Сам он – бабник, лицемер и циник, ну и походу, конечно, дурак. Это не любовь, это ненависть. Это презрение. Это то, о чем она еще тогда говорила – надоел. Так о чем же было это её «люблю»?
А было это, Винни, загадочной магией Джокера. Она лишь вынуждена чувствовать то, что чувствуешь ты. Все, что ты зовешь любовью, восхищением, обожанием, а чаще никак не зовешь – это непрошенная обуза для её души.
Зачем не сказала сразу? Это можно было прекратить много раньше, много проще. Теперь – еще девять часов ждать.
Венсан не ответил. Только махнул руками, показывая открытые ладони – не держу, иди – и сел на ступеньки лестницы, ведущей вверх.
Ему нечего ответить. Он может только отпустить. И оборвать связь.
Все было как в прошлый раз, будто не было семи лет иной жизни. И будто никогда уже не будет ничего светлого. Как тогда – но уже легче. Опыт или привычка? Кончики пальцев холодны – это пройдет, сердце бьется ровно, все хорошо. Реакция будет замедленной, но он сможет встать и сойти вниз, как только Орели скроется за дверью. Снова, как и тогда, в глазах туманно и горячо, а по горлу вверх карабкаются цепкие пальцы тоски. Венсан потер горло, чтоб уменьшить боль. Рассеять боль сознательно, как учили когда-то, не мог, не эту. Чем меньше о ней думаешь, чем меньше фиксируешь сознание, тем лучше.
Зачем ей это? Мало она натерпелась?

---

A.

Ее руки, точно налитые свинцом, вновь безжизненно повисли вдоль тела. Еще минуту назад ей казалось, что уйти, не ответив, было лучшим из всех возможных вариантов. Что, выложи она ему всю свою боль, как есть, он притянет ее к себе, укроет в руках от всех бед, уложит ее голову на собственное плечо, будет гладить по волосам, и целовать пронзительно и нежно, в шею, у уха, в уголок губ. Возможно, даст пощечину. Возможно, ответит длинной отповедью о тех мучениях, которые принесла ему сама. Но не отступит. Не ее Венсан.
"И сейчас, малыш, со всем своим упрямством, выбери меня. Меня, а не свою жалость к себе. Даже когда страшно и непонятно. Сделай шаг. И еще. Ты только и делаешь, что игнорируешь мои слова, почему бы и не эти тоже?"
- Доброй ночи, Венсан. Постарайся выспаться. - Она запахнула кардиган и скрылась за дверью своей квартиры.

---

V.

Она ушла. Тишина была долгой. Он просто сидел на ступеньках, потому что какая разница, где сидеть. Какая разница, в какой точке мира. В мыслях было так же пустынно и гулко, как в подъезде. В душе – темно, ничего не видно. Венсан вспомнил – сейчас же придет обетованный мужчина, чтоб спасти Аврелию от него. То, что шевельнулось в душе, было даже уже не ревностью, но чем было, Венсан разглядывать не стал. Загнал чудовище подальше – просто не думать об этом. Не думать ни о чем. Если ни о чем не думать, то ничего и не чувствуешь.
Он не мог знать, сколько просидел без движения, внутренний хронометр тоже сломался. Но как бы то ни было, очень любезно со стороны её рыцаря задержаться.
Венсан поднялся. До его двери было бесконечное количество ступеней, дойти бы до конца жизни. Хотя их восемнадцать. Всего.
Дверь заперта. Ключа нет. Есть отмычки. Руки непослушны. Иголка все время падает из рук. Сколько он провозился с замком, не знает, не важно.
Не зажигая света, прошел на кухню. Сел на диван. Потом лег. Потом сообразил, что на телефоне есть часы, но доставать их было лень. Лень – хорошее слово, вносит некоторую иллюзию выбора: мог бы, да лень. Самообман. Не мог. Воздуха хватало только чтоб дышать. Сил – ни о чем не думать. Сна не было. Было оцепенение, чем-то похожее на сон.
За окном просветлело – значит, около четырех утра. Через пару часов в больнице обход. Его отсутствие заметят, если уже не заметили.
Венсан все-таки вынул телефон – на экране высветилось точное время – и написал доктору смс. Ерунду какую-то написал. Просто, чтоб тот знал – пациента не похитили, не убили и не разрезали на кусочки, пациент ушел сам и вернется сам.
Вскоре телефон зазвонил – доктор прочел смс и, разумеется, возмутился. Венсан принял звонок, но ответить не смог. Не мог разжать губ, чтоб заговорить. Не мог произнести ни слова. Слова – все ложь, все. Завершил звонок и больше на звонки не отвечал. Смысл жать на кнопки, чтоб молчать?
Светает – он в кухне не один. Над столом – яркий шар, кусочек праздника. По стенам гирлянды. Треф украсил? Наверняка. Больше некому. Как приятно. В самом деле, приятно. Это чувство Венсан глушить и прятать не стал. Теплое чувство искренней благодарности. Треф очень по-хорошему странный. Надо будет позвонить ему… или написать… или приехать.
Но будущего дальше, чем визит во Дворец Инквизиции, у него не было. Значит, следующее, что с ним случится, это будет встреча с Трефом. Или все-таки сначала в больницу? Будущее прояснилось примерно на полдня вперед.