Жермен мягко усмехнулся.
- Рад, что они вам симпатичны, но было бы хорошо, если бы вы остались беспристрастны…  хотя бы какое-то время.
Он поставил перед девушкой чашку.
- Эти документы не содержат в себе ничего, что требует детального изучения и запоминания. Только общие сведения, для ознакомления. Я бы не хотел, чтоб они в каком-либо виде были вынесены за пределы этого кабинета, кроме как у вас в голове. Но я вас не тороплю, у вас достаточно времени, чтоб ознакомится с ними.
Пока она читала, он занимался своими делами и будто бы вовсе позабыл о её существовании. Но как только ей понадобилось его внимание, без сожаления оторвался от дел, чтоб внести последние разъяснения, подтвердить договоренность и попрощаться – до связи.

----
Пансион «La grenouille»

Работы было много. Он нарочно набрал побольше. Короткие сроки? Жесткие условия? Это же отлично, меньше будет времени и сил на путешествия по личному филиалу ада.
Переводы с турецкого и на турецкий, написание статей и писем, редактура – он ни от чего не отказывался. Уже с утра он успел закончить и сдать три работы, одну из которых, самую сложную, правда, начал еще вчера. Не закончил вчера, потому что просто банально уснул заполночь, соскользнул в сон, оставив в текстовом редакторе строчку из невнятного набора букв, которую утром, конечно же, стер.
Утро было светлым. Солнце било в окна, отражалось от росы, бросало блики на траву, просеивая лучи сквозь кроны старых яблонь. Так же светло улыбалась Люси, поставившая перед ним чашку с чаем. Горка конфет в вазочке на кухонном столе ждала пробуждения Трефа – это тоже было как улыбка. Часов в одиннадцать позвонила Кристин, и он принял звонок, хоть и не знал, как будет говорить с сестрой. Но Кристин его молчание в телефонной трубке смутило даже меньше, чем когда они встретились лично. Она как-то понимала его молчание, его смешки, его маловнятные тихие звуки, которые пропускало горло. Она даже не требовала ответа – просто говорила о хорошем, а хорошего в её юной жизни за сутки набралось очень много.
Когда Крис шумно попрощалась и оборвала связь, Венсан почувствовал, что улыбка медленно, но верно, возвращается и в его сердце.
Он сидел на подоконнике, все еще сжимая в руке телефонную трубку, и смотрел в сад. На неказистый фонтанчик, на дорожки, присыпанные гравием, на лягушек. На странную девушку, небыстро идущую по дорожке.
Венсан следил за её движением где-то от середины дорожки и до самых дверей пансиона. А потом вспомнил – Люси же ушла к сестре, помочь разобраться с какими-то бумагами, так что он пока тут за старшего.
Он вышел в холл и открыл двери. Прислонился к косяку, ожидая девушку. Кажется, кто-то сегодня бронировал Солнечную спальню. Возможно, что и она.

Такой искренней, такой непосредственной девушке грустно было не ответить, но ответить Венсан не смог. Снова. Даже тихо, даже в одно слово. Горло воспротивилось, заболело, пригрозило прекратить доступ воздуха. Венсан с улыбкой принял лягушку, осмотрел её, поставил в углу прихожей. Потом вернет на место, только спросит Люси, куда. Или не спросит, какая в общем-то разница, где стоять смешной и нелепой лягушке в старом заброшенном яблоневом саду. Снова поглядел на девушку. Махнул рукой – проходите!
Живет он тут или работает? Если бы он мог сейчас вымолвить хоть слово, что бы он ответил? Что он вообще тут делает, в этом старом огромном доме? Живет? Работает? Переживает тяжелый период? Остался насовсем или пришел временно? Он сам не знал.
Проходя мимо лестницы, кивнул головой в сторону своей двери – он живет тут, а ей выше. Провел девушку к дверям её спальни, и тут же вспомнил, что позабыл про ключи. Хлопнул себя рукой по лбу, виновато улыбнулся. Рукой показал – подождите тут. Вернулся вниз за ключом. Принес его, отдал девушке. Приоткрыл рядом, показывая: уборная и душевая здесь. Подумал миг и снова махнул рукой, приглашая за собой. Прошел несколько шагов в сторону розовой, фиолетовой и зеленой дверей. Открыл другую дверь. Там была ванная комната, с настоящей удобной ванной. Девушкам ванны нравятся больше, чем душевые.
Все, он, кажется, сделал все правильно. Ну, разве что поприветствовать гостью не вышло, но Люси вернется – поприветствует.
Венсан кивнул девушке и пошел вниз, в кухню. Быть может, она догадается сама, что тут есть кухня с чаем, кофе и круассанами. А если не догадается, он выпьет чай один.

То, что люди пьют чай просто так, он вспоминал нечасто. Раньше, если не напоминали, мог не пить ничего и почти не есть целые сутки. Но сейчас – нужно было иногда пить что-нибудь теплое, с травками, чтоб снять спазмы в горле, чтоб лечить непослушные связки, не желающие ему подчиняться. И Люси, она все время напоминала ему. И еще – Люси всегда поила гостей чаем с чем-нибудь вкусным, всегда безошибочно угадывая, что люди любят, что их порадует. Он понятия не имел, что может порадовать Дину, просто наполнил чайник и щелкнул кнопокой, включая.
Достал из картонной коробки пакетики с лекарственными травками. Достал банку с чаем. Люси всегда готовила свежий, из листового чая, говорят, очень вкусный. Но у него никогда не хватало терпения на то, чтоб заваривать чай в чайнике, он предпочитал простой, дешевый, из пакетиков. Ему было все равно, оттенков вкусов он почти не различал. Различал – сладкое, соленое, горькое… а вот кисло-сладкое, остро-сладкое, это все для него было уже темный лес и выше понимания. Чай – какая разница, улун или индийский. Тем более, какая разница, зеленый или черный. Кофе – не заморачиваясь, разводил растворимый, какой попроще, лишь бы на банке было написано «кофе». Если выпадала удача не морочиться о еде, то ел то, что давали, что проще приготовить, что быстрее принесут в кафе, короче, что само приползло. Но так было не всегда. Он вспомнил – ему было не все равно, когда готовила Ори. Вот тут, на этой кухне. Давно.
Чайник закипел и отключился, и он только тогда заметил, что задумался. Что три или четыре минуты так и простоял, опираясь рукой о стол и глядя на зеленый глянцевый бок электрического чайника.
Он не вспоминал Ори. Не возвращался мысленно к прошлому. Он просто выпал из настоящего в какую-то бездну, без смыслов и ориентиров, и вот теперь вернулся.
То, что Дина спускается по лестнице, он услышал. Отличил её легкий шаг от шагов Трефа или Рене. И ни на миг не подумал, что это может быть Люси, хотя та тоже ступала легко, как фея.
Обернулся. Взглянул с улыбкой. Он ничего не заварил. Ничего никуда не засыпал. Бестолковый из него хозяин. Но хотябы пригласить девушку к чаю он может. Взял со стола чашку с лягушкой и показал девушке. И вопросительно приподнял брови – будешь?

Удивился. Не тому, что девушка решила покраситься да передумала. Тому, что передумав, додержала краску до конца, а не смыла немедленно. Тогда бы цвет, если бы и не смылся сразу, то был бы хотя бы не таким насыщенным. Если он вообще что-то понимал в этом. Странное, удивительное существо – поддаются ли её поступки логике и анализу? Или тоже – нет, совсем нет, даже близко не ночевало? Большинство девушек мало того, что не желали действовать сколько-нибудь логично, но еще и гордились этим. В любом случае, все они были выше его понимания.
Язык жестов он не то, чтоб знал. Знал принцип. Знал базовые знаки, и не слишком хорошо ими владел, иногда останавливаясь и припоминая. Не то, чтоб считал нужным научиться, просто надо же было чем-то заниматься в госпитале. Почему бы и не научиться некоторым нужным и полезным навыкам. Не все же время читать в одиночестве.
Теперь, потеряв голос, он не спешил возобновлять это знание. Он был уверен – это с ним временно. Как и в прошлый раз – ненадолго, может, на несколько месяцев, может, даже меньше. К тому же гораздо легче, чем тогда. Тогда он даже дышать не мог, не то, что с кем-то разговаривать, улыбаться, показывать дом. Человек ко всему привыкает, со всем может мириться, ну, почти со всем.
Он неловко сложил на пальцах свое имя и улыбнулся – надо же, не забыл.
И единым знаком:
«Правильно?» Сам понял, что все правильно. Руки помнят то, что может быть, не помнит голова.
«И я могу возразить» Слово «возразить» руки не помнили. Он использовал слово «спорить». «Я сделаю это, если нужно. Не стесняйтесь».

Это было… мило. Раньше Венсан не понимал и не использовал это слово. И не думал его, никогда. Оно пришло к нему вместе с сестрой, уже после того, как он перестал говорить. Так оно и осталось в нем, беззвучной улыбкой вместе с ласковым взглядом. Мило. Кристин тоже любила поболтать и была способна заболтать даже Сфинкса. Но Кристин болтала бестолково, выплескивая из себя слова раньше, чем они пропадут в черной дыре её сознания. А Дина все-таки управляла потоком своих слов. Но в чем-то все-таки они были очень похожи. Внутренней добротой, наверное? Светлые, забавные, искристые. Только Дина как будто постарше. Да, конечно. Должна быть. Возраст женщин всегда был для него загадкой.
Когда она коснулась темы потерь, он вскинул глаза, посмотрел на девушку и снова опустил их, глядя на чашку. Это было для него болезненной темой. Как ни заставлял он себя – привыкни, привыкни! Нет, не мог. Он только кивнул – да, связь между людьми… очень крепкая, да. Невозможно разорвать. Хоть сколько лет пройдет, нить, связывающая двух людей может истончиться, но не иссякнет никогда.
Последняя потеря еще саднила. Как было бы здорово, попросить – все равно у кого – верните мне её! Я все отдам, только верните. – Но Господь не станет ему в этом союзником, а помощи другой стороны ему не надо. Он привыкнет. Просто нужно время.
Венсан задумался и замолчался чуть дольше, чем это было вежливо. Он спохватился, вздрогнул.
«Если хотите, я могу показать вам город. Но не смогу рассказать» - смущенно улыбнулся.

Пожалуй, это было очень кстати, выбраться в город. Отложить в сторону все дела, отодвинуть их от себя, чтоб вечером снова окунуться в них с головой.
Он нашел свои старые права, срок их истекал через две недели, и вывел из гаража мотоцикл. Тот был в хорошем состоянии, и даже заправлен. Люси содержала в порядке весь дом, все, что входило в границы ограды. Пока проверял, на ходу ли мотоцикл и не потерял ли он сам навыков, вспомнил – надо же объяснить Дине, как должен вести себя пассажир на заднем сидении. Но – как? Словами не мог, а жестами – не хватало запаса жестов. Тогда Венсан вернулся в дом и написал все на листочке. Подумал – и взял на всякий случай с собой блокнот. Тот самый, в котором не так давно писал для Трефа, скорчившись на диване в своей квартире на улице Арбр-Сек.
Когда Дина вышла, по очереди подал ей сперва листочек, убедился, что она прочла, потом отдал запасной шлем.
Увез её, как рыцарь на белом коне, в дневную суету Парижа. Сначала, разумеется, к Нотр-Даму, потом провел к Лувру, потом – куда ей хотелось. Он отлично знал город, и центральные улицы с их туристическими маршрутами, и потаенные закоулки. Какие-то из этих улиц были связаны в его памяти с Аврелией, какие-то – совсем нет, но какая разница, если её больше нет в его жизни. Он проходил там, где когда-то ходили они вдвоем, но теперь без неё, будто наматывая на клубок памяти новые нити, хороня под витками прошлое.
И, кажется, похоронил. Образ возлюбленной хоть и не потух окончательно, но стал отступать в тень и больше не имел над ним власти. А может, все дело в том, что в тот день Венсан просто принял в свою жизнь новый Париж, Париж без Аурели.
Они проходили мимо уличных певцов и актеров, мимо выставленных прямо на газонах картин, кормили уток в парковом пруду… Мир вокруг был наполнен теплом и светом, и неприлично юн. Этот мир нуждался в нем, Венсане – как мог он об этом забыть?
Нога уже не болела, но от усталости иногда начинало тянуть поврежденные когда-то  мышцы, и он присаживался на скамейки, дожидаясь, пока Дина осмотрит все, что ей могло быть интересно. Ему некуда было спешить. Иногда он делал какие-то наброски, иногда записывал вдруг пришедшее в голову подходящее слово для перевода, а если надо было перемолвиться со спутницей, то ему хватало жестов, ни о чем сложном они не говорили. А когда шли к оставленному мотоциклу, чтоб вернуться на нем обратно в пансион, он жестами сказал ей:
- Это был хороший день, спасибо. – Немного подумал, взвешивая слово, и все-таки добавил: - Счастливый день.

Дина была настоящей. Из тех женщин, что ничего из себя не строят, не пытаются втиснуть мир в обложку модного журнала, не диктуют миру своих требований. С такими очень легко говорить и сосуществовать. Такие встречаются редко. Венсан понял это сразу, а потом убеждался – да, все верно. К тому времени, как они вернулись домой, у него уже было стойкое ощущение, что они подружатся. Он мысленно уже знакомил её «со своими»: с Трефом, Крис, Люси. Возможно, потом – с Кёр и Дайей. Думал – она сможет поладить даже с язвительным Рионом.
Он как раз снимал тяжелую кожаную куртку, расстегивал манжеты на рукавах, когда Дина обняла его – так внезапно. И он бы просто улыбнулся, просто бы принял это искреннее выражение чувств, если бы за эти не последовало другое. Волна желания. Приступ животной страсти, сравнимый с приступом острейшей боли. Венсан замер, застыл, неподвижно, давая себе время пережить это. И только через пару мгновений сообразил – он же не должен был этого чувствовать. Ни он, ни она – не должны были. Браслет!
Браслет был расстегнут. Венсан сам расстегнул его вместе с манжетой куртки, нечаянно. Материал сходен, кнопки одинаковые…
Протянутую руку пожал не сразу. Сначала аккуратно застегнул браслет, только потом. Хотел, забывшись, ответить вслух, но горло снова не послушалось. Хорошо хоть не резануло болью.
Вынул из нагрудного кармана маленькую сувенирную ручку с напечатанным на корпусе рисунком туза пик – подарок Кёр. Кивнул Дине – да, он из действующей четверки. Нахлынувшее чувство настоятельной озабоченности быстро отступало, уступая место привычным и удобным ощущениям – симпатии, теплу. Вместе с этим исчезло и напряжение из улыбки, она смягчилась. И все-таки Венсан постарался поскорее завершить общение наедине, жестом пригласил девушку в дом и показал, что сейчас её нагонит, только отведет мотоцикл в гараж.
А оставшись один, перевел дух. Пока заводил мотоцикл, пока убирал в шкаф куртку и шлем, просто тихо радовался, что момент узнавания позади, все, больше он таких ошибок совершать не будет. Он больше не хочет все это чувствовать. А потом пришла другая мысль, и Венсан даже остановился, помедлил выходить из гаража. Оперся на капот старого автомобиля.
Мысль была так чужда ему, будто бы была нашептана Дьяволом.
«А какого черта! – промелькнуло в голове. – Почему бы и не испытывать эти чувства? Почему бы не забыть прошлое к свиням собачьим и не начать все заново? Научиться с этим жить, принять как часть себя.»
И это было искушение позабористее внезапного желания прижаться всем телом к телу едва знакомой девушки. От этого искушения трудно было избавиться просто сделав вид, что его нет. Начать все заново…
В дом он вернулся чуть позже, чем собирался. Но зато, когда вернулся, то смог проговорить вслух, очень негромко и еще деревянно, но сам:
- Прости, задержался.
Но дальше было еще трудно, и Венсан, помедлив, написал.
«Отдохни немного. Вечером здесь будет музыка и компания. Хочешь чего-нибудь?»

Первым порывом было отказаться и уйти. В комнату, из дома в сад - куда угодно. Это было очень странное чувство, Венсан поймал его до того, как оно завладело им. С ним так раньше не было. Не было желания избегать людей, даже если они девушки, даже если только что между ними произошло что-то необычное. Тем более, что убегать  сейчас – глупейшее из желаний. Им нужно поговорить. Ему нужно подумать. Нужно привыкнуть. И нужно понять.
С улыбкой кивнул. Жестом позвал в гостиную. Там был удобный уголок у самых дверей. На веранду не позвал – все, что сказано на веранде, может быть услышано с балкона этажом выше. Кресла, диванчик, маленький кофейный столик. К тому же из этого угла хорошо видно дверь и часть коридора, незаметно не войти. Взял из рук Дины чай, сам понес.
Ему о многом хотелось расспросить её. О её колоде, о том, что она знает, как она жила с этим, как ощущала других. Но это было непросто, когда слова так сопротивляются, не то что вслух, а даже жестами не знаешь, как сказать, даже написать – с чего начать, неясно.
Он поставил чашки на стол, повернул кресло для Дины удобнее, чтоб солнце с улицы не слепило её. Сел сам. Помолчал. Вынул блокнотик, ручку, стал рисовать. Нарисовал Трефа – растрепанные волосы, схематически изображенное, но очень открытое лицо. В руке крест в виде знака на игральной карте. Над ним солнышко с лучами – светлый, солнечный. Рядом нарисовал Кёр– два рыжих хвостика, ручка не передает рыжего цвета, но Венсан пририсовал веснушки. На футболке сердечко. С другой стороны от Трефа – Дайя . Хитрая юная мордашка, лисьи глазки, в руках шаманский бубен. Лучи солнца продлил на обеих девушек. Себя пририсовал тут же, ближе к Кёр. Выше всех, сильнее всех, в руке пика, и к себе лучей не пририсовал, оставил так.
Потом чуть ниже нарисовал Дину, и похоже вышло не только по волосам. Еще в руках её оказалась лягушечка, заключенная в ромб, как в кристалл алмаза.
А потом передал Дине ручку и блокнот.
- Расскажи? – попросил вслух.

Он не ответил. Он застыл еще при первом упоминании этого имени. Но тогда еще сделал усилие, заставил себя поверить – нет, другая, не одно же такое имя на всю планету… Но сомнений не оставалось – она. И понимание этого наваливалось тяжестью на плечи.
Застыло все – дыхание, горло, губы, все лицо стало неподвижной холодной маской, а мышцы стали панцирем. Руки сжались. Хорошо, что чай остался на столе, не то выронил бы.
Это было как нырнуть в темноту, в глубокую пропасть. Ни просвета в сознании. Только горечь, обида, черная зависть, ненависть. Она была в его жизни. До того, как вернуться  нему была – там, где Дина. А теперь – с другим, навсегда. И нет, он не хочет убить соперника, не желает ему зла, не мечтает встретить и выместить всю злобу. Но что-то внутри него – очень хочет. Просто рвется наружу. И за невозможностью вырваться, грызет прутья своей клетки – больно ребрам, сердцу больно.
С минуту он сидел в своем кресле молча и неподвижно, не зная, как ответить, как вообще люди отвечают. Ах да, говорят ртом. Или пишут. Потом понял – не сможет об этом ни сказать, ни написать. Для него это не прошлое – его Аврелия, его потеря. С её уходом обрушился целый мир, и как он ни пытается отстроить его заново, не выходит, снова и снова подламываются подпорки.
Он поднялся, положил руку на плечо Дины, придержал – подожди тут. Сам вышел в сад. Пробыл там минут пятнадцать, этого оказалось довольно, чтоб чернота отступила, чтоб спазм отпустил. Четверть часа наедине с внутренним Дьяволом – этого всегда хватало, чтоб зверь притих, но чтоб ушел навсегда – не хватит, наверное, всей жизни.
Вернулся, взял снова блокнот и ручку. Дорисовал рядом с Диной Каэтрин – длинные волосы, узкая юбка, лиф платья в виде сердечка. Нарисовал Корвина, как представил себе – темная фигура в плаще, короткое копье, недоброе лицо. И Аврелию – маска на палочке вместо лица, милая безликая маска, и только по волосам можно понять – знает её, видел.
- У меня демон внутри, - сказал просто и с улыбкой. – Но я могу лечить.
Он не лечил никого с той ночи. Трефа, кажется, полечил, уже не помнит, все как в тумане. А потом закрылся. От магии, от Мастей, от Господа. Даже в церковь не ходил с тех пор, не был на службах, не исповедовался. Да и как бы он мог исповедаться, когда от слова до слова вечность проходит. Да он и не посмел бы. Бог и так его видит насквозь…