Он не знал, сколько находится в темноте, густой и непрозрачной, будто смесь чернил и крахмала. Не было ничего, ни цвета, ни запаха, ни телесных ощущений. Он не имел ни глаз, ни обоняния, даже физической оболочки не было. Его это... Это порождало странное чувство в животе, точнее в том месте, где по привязанности к материи он должен быть. И вызывало незнакомое беспокойство. Это ли смертные именуют гибелью? Захотелось кричать, но не было рта, чтобы хоть чем-то пошатнуть черное небытие.
«Эмиэль Регис. Таково мое имя. Так я представляюсь людям».
Вместе с этим знанием пришла оглушающая боль и образы, ранящие сильнее. Зеленоглазая девушка со шрамом на щеке. Цири, та, ради кого они проделали этот путь. Хорошо, что она отказалась идти. Ноги мужчины, конвульсивно стучащие по полу, пока Регис рвет мышцы на шее, добираясь до артерии. Корчащаяся в воздухе женщина — чародейка Йеннифер. Замок. Мертвая Мильва, тянущийся за ней кровавый след и характерный запах поврежденного кишечника. Закрыл ли кто-нибудь ей глаза? Осколки витражей, наверно, это место было красивым в ясные дни. Люди бегут в ужасе, но он не отпускает никого, бурлящая сила рвётся наружу безумным хохотом. Маг с изуродованным лицом. Сначала в его глазах (одном, второй - то ли камень, то ли стекло) страх, а потом... Потом боль, отдаленный крик Геральта и слепящее магическое пламя. Ох, как же Регис ошибся, посчитав чародея всего лишь жалким, слабым смертным. Вот уж действительно всё, как по трактату «О вреде кровопийства»: море вам кажется по колено, но захлебнуться вы можете в любой луже. Оставалось надеяться, что ведьмак и Йеннифер воспользовались сложившейся ситуацией, потому что Кагыр с Ангулемой где-то задерживались. Или погибли?
То, что Эмиэль Регис чувствовал далее, напоминало нанизывание бусин на нить. Странные запахи, незнакомые, резкие, с трудом можно опознать запах земли, травы и вянущих цветов. Звуки: шелест листвы, отдаленный гул, судорожные, хриплые вдохи. Дышать сначала тяжело, хватаешь ртом воздух, будто тонешь, потом дело идёт лучше. Тяжесть собственной плоти. Он падает на колени и застывает, закрыв глаза и опустив голову, будто молится или ожидает, когда топор палача опустится на шею. Солнце греет спину под черной плотной одеждой, что странно ощущается после холода смерти, пробирающего до самого сердца. Боль незаметно стихла, осталось лишь головокружение — мерзкое послевкусие опьянения, но ещё не похмелье — и чувство беспокойства. Вот уж точно самое отвратительное пробуждение в его жизни. Регис дрожащими руками потер лицо, не без удовольствия поняв, что тело, почти полностью уничтоженное, слушается и абсолютно цело. Интересно, сколько лет ушло на восстановление?
«Что ж, пора это выяснить. Стигга наверняка превратилась в замшелые развалины».
Вампир открыл глаза, медленно покрутил головой, оглядываясь. От увиденного он моментально полностью протрезвел и отвлекся от мучительных размышлений о судьбе товарищей. Не было даже намека на замок. Только кладбище, но не похожее ни на древний Фэн Карн, ни на любое другое. Привычные саркофаги и надгробия соседствовали со статуями и крестами, нет никаких знакомых религиозных символов. Регис сидел почти посередине дорожки, вымощенной каменными плитами, будто она не располагалась на кладбище, а вела на городскую площадь. Пришлось подняться, опираясь на ближайший могильный камень, более устойчивый в данным момент, чем собственные ноги. Конечно же он осознавал, что прошло порядочно времени по человеческим меркам, и мир изменился, но настолько сильно? Что-то было не так. И не только то, что никто никогда не обращал внимания на тело без признаков жизни посреди кладбища, а вообще, в целом.

Интересно, какой язык здесь в ходу? Если учесть, что Регис, став с легкой руки Геральта графом, путешествующим инкогнито, слышал от Туссентской аристократии о военных успехах кузена княгини Анарьетты, то он все больше склонялся к нильфгаардскому диалекту. Если вар Эмрейс захватил когда-то эту территорию, и если тело так и осталось недалеко от Стигги. Рука по привычке потянулась к ремню сумки, обычно пересекающем грудь, но наткнулась только на потертые медные пуговицы — вещи остались во дворе замка, ведь он прекрасно понимал, что идёт убивать, и смирился с этим. Придется искать, где раздобыть что-нибудь сильно пахнущее, чтобы не пугать животных. Стоило оторваться от чужой могилы (сам же говорил, что лучше без цели двигаться вперед, чем стоять на месте) и поискать людей. Ну или хотя бы для начала найти место, куда можно сесть, не оскверняя чью-нибудь память, и подумать.
Но люди сами его нашли, подошли незамеченными. Регис убедил себя в том, что из-за неутихающего гула не услышал шагов. Мир стал дьявольски шумным... Молодой мужчина и девушка несколько бандитской наружности, говорящая, впрочем, ласково.  Взгляд зацепился на надпись на черной кофте девушки: латынь, «Рождаясь умираем». Крайне ироничная фраза для человека на кладбище. Это должно о чем-то говорить? Эмиэлю привычнее было видеть гербы на одежде, так что он несколько растерялся, пытаясь понять, кто перед ним и как с ними говорить. Язык, на котором к нему обратились, был незнакомым, мягким и переливчатым, и не носил в себе следы как известных человеческих языков, так и Старшей Речи. Регис был уверен, что не слышал его ранее, однако, всё равно понял, что спросила девушка. Еще одна загадка, которую следовало бы разгадать, но не сейчас, пока и без того было слишком много вопросов, да и он чувствовал себя слишком уставшим. Лингвистическая проблема подождёт до лучших времен. Молчание начинало затягиваться, так что, прокашлявшись, он ответил:
— Теперь всё в порядке, мазель, — для того, кто только что вернулся к жизни, он действительно чувствовал себя отлично, слабость должна была скоро пройти.
— Впрочем, помощь мне действительно нужна, — Регис смущенно улыбнулся, показывая, что ему неловко отвлекать людей, но выбора нет. — Не затруднит ли вас показать, в какой стороне выход? Я, кажется, крепко заблудился.
Нужно было выяснить, что это за место и какой сейчас год, но спрашивать это в лоб было слишком рискованно. Предполагалось, что человек, пришедший на кладбище, понимал, куда он идёт, а забыть можно дату, но уж никак не год. Спросить путь до Стигги или далеко ли до Карависты? Но что дадут эти знания? Возможность постоять в разрушенном зале и попросить прощения за то, что сделал куда меньше, чем мог? По крайней мере это заставило бы замолчать чувство собственной вины. Но для начала - войти в полную силу и порыскать по хроникам, чтобы не терять время даром. Где-нибудь следы да останутся. Если повезёт, Лютик восстановил и дописал мемуары, а кто мог знать о судьбе ганзы больше него?

Разговаривают телепатически или мужчина просто немой? Первое могло быть опасно: от чародеев нужно было держаться подальше, как показывал опыт, в какой-то момент они обязательно лезут в голову и натыкаются на защиту при отсутствии магических эманаций. Но потом мужчина едва заметно кивнул — нет, просто или не может, или не хочет говорить.
— Что ж, от компании я не откажусь. По крайней мере с вами точно не сверну на неправильную дорожку.
Эмиэль оставил надежную опору, пока никто не обратил внимания, что тень отбрасывает лишь камень, шагнул навстречу. Ноги держали. На сотни стае сил пока не хватит, конечно, но не за чем было идти далеко. Да и в любом случае он  не рискнул бы сейчас приближаться к людям слишком близко. Регис не знал, захочется ли ему крови и насколько сильно будет ощущаться жажда, поэтому и не мог точно сказать, не станет ли смотреть на свою помощницу, как на бутылку с вожделенной жидкостью. Он был уверен, что удержится, но сами по себе эти мысли были крайне неприятными, а задумчивое поглядывание на шею не способствовало выстраиванию диалога.
Когда мужчина дотронулся до плеча, Регис обеспокоенно взглянул в светлые глаза (вдруг на одежде всё-таки была кровь, и её заметили?), но тот просто останавливал свою спутницу. Похоже, она любила поговорить. Вампиру, бывшему жутким болтуном, это не мешало, а в сложившейся ситуации было даже на руку, потому что в речи могло проскользнуть что-то полезное. Имя, топоним, упоминание каких-либо высших сил, даже просто знакомое слово из всеобщего или Hen Llinge. Всё слишком разительно отличалось от последнего пробуждения как внешне, так будто и внутренне, это беспокоило и мешало выстроить план действий.
— Поучительная история, но уверяю, всё не так плохо, и клянусь, что не рухну замертво. Я лекарь, и знаю, что это...помутнение временно и уже проходит. А вот живу я далековато, — минимум несколько месяцев верхом, если не учитывать погоду и прочие неожиданности, — так что, — коротко кивнул мужчине, — благодарю за предложение, но вынужден отказаться.
Существует ли до сих пор Бругге как страна, и что стало с его диллингенским имуществом? Еще один риторический, в принципе, вопрос, потому что понятно, что у него снова ничего за душой. Посчитали, что цирюльник стал еще одной жертвой войны, а наследников не оказалось, и землю освободили старым добрым методом незаметного поджога.

Шли действительно не торопясь. Регис хоть и слушал девушку внимательно, но могилы, казалось, интересовали его несколько больше: взгляд скользил по граниту, мрамору и прочим материалам, с помощью которых люди увековечивают память о ком-то. Но не было ни солярной, ни огнепоклоннической символики, значит, не Вечный Огонь и не Великое Солнце. Оставалась надежда на Мелитэле, но уже не ради определения места, а ради крова: можно было попросить приют в храме, а не шататься по городу, как ничейный пёс. Между делом отметил, что за прошедшую сотню-другую лет эльфы умудрились обелить себя в глазах людей, раз уж «эльфский запах» стал ассоциироваться с приличным заведением, а не с попыткой оскорбить. Ну или вымерли и превратились в красивую сказку. А еще Эмиэль понял, что не все слова может понять, но уточнять не решился.
— Ну почему же, есть и те, кто может сказать с гордостью, что они люди искусства, — воспоминание о Лютике, с увлечением пишущем во время привалов свой magnum opus и с подозрением поглядывающим по сторонам, чтобы никто не смог увидеть содержимое листов, вызвало едва заметную усмешку. — Зависит от того, считаешь ли ты себя достаточно талантливым в написании виршей или пении, какой смысл вкладываешь в возвращение плечевого сустава на продиктованное природой место или во вспахивание земли, во что угодно. А вы столь юны, что нет ничего удивительного в том, что ещё не знаете, где же ваше место. Куда хуже не сомневаться, а спустя много лет понять, что ошибся. Хотя нет, не слушайте меня, иногда только ошибаясь можно найти ответы, пусть и весьма болезненным путём.
Регис оглянулся на мужчину, когда тут шевельнулся и продемонстрировал вполне понятный жест, улыбнулся ему — не обижайте, всё нормально. Неразумно было оставлять незнакомца вне поля зрения, но чёрт с ним. Если что-то пойдёт не так, всегда можно исчезнуть и поминай как звали.
— Да, не верю ни в одного из богов, божков и прочие силы, правда, не из-за сферы деятельности, а скорее по ряду других причин. Но не могу сказать, что жрецы любого культа бедствуют или никому не нужны, даже наоборот. Религия в целом — конструкт, безусловно, полезный с разных точек зрения. Она может дать людям надежду, упорядочить жизнь, собирает знания, на церковные деньги содержатся приюты и больницы. Разве можно назвать людей, занятыми столь полезными вещами, бездельниками? Конечно, с другой стороны, религиозные догматы прекрасно подгоняются при должном умении под цели отнюдь не мирные: войны, притеснения, убийства по надуманным поводам (хотя тут стоит уточнить о вере в какую силу мы говорим). Не говоря уж о том, что священникам, как врачам или поэтам, свойственны особые знания, без которых вы им стать не сможете. Так что если мыслить объективно, то это действительно профессия и призвание. Человек верующий назвал бы ещё сотню причин.

— Все добрые дела имеют цену, — Регис развел руками. Хотел было добавить, что без последователей не существует ни один культ, а без «вливания в уши» они не появятся, что даже делая добро без лишних слов, люди преследуют определенные цели разной степени меркантильности, но не успел. Мужчина сел на край памятника, прервав дискуссию о религии. Регис, как и девушка, сначала посчитал, что тому стало плохо, и потянулся к ремню сумки, но она ожидаемо не объявилась. Потом понял, что мужчина просто хотел выпроводить свою спутницу под каким-нибудь неподозрительным предлогом. Эмиэль понимал, что ходит по самому краю, потому что уже не мог слиться с окружающими людьми, оттого с опаской ждал момента, когда дело дойдёт до выяснения кто же он такой. Вот и дождался.
— Что-то случилось, милсдарь? — спросил вампир, когда их глаза встретились. Мужчина был спокоен и — удивительное дело, — улыбался. Он достал из кармана тетрадь и начал писать, как положено немому, говорящему с тем, кто не знал язык жестов. Оставалось только ждать. «Даю тебе шанс уйти без лишнего шума, чудовище»? Да нет, вряд ли, люди обычно вели себя совсем не так, когда понимали кто перед ними. Если уж Геральтова компания долго еще вздрагивала и беспокоилась о сохранности шей... Незнакомец может и боялся (о чем могло говорить то, что он отослал девушку прочь), но виду не подавал. Заинтригованный Регис, склонив голову к плечу, прочел написанное. Несколько раз прочел, чтобы точно убедиться, что глаза не врут. 2016 год. Регис почувствовал острое желание снова напиться, теперь уже так, чтобы надолго забыть обо всём. На эту идею голова отозвалась тупой болью. Получалось, что восстанавливался он почти семьсот лет, срок порядочный и для долгоживущего существа. Слишком много, даже если представить, что магическое пламя оставило на колонне лишь побулькивающее от жара месиво. Пожалуй, это было пренеприятнейшее открытие, подтвердившее — здесь что-то действительно не так. Может вовсе и не было никакого сражения? Но память безжалостно подтвердила и учиненный погром, и смерть, а на ложные воспоминания Регис никогда не жаловался. Провалы бывали, но разум ни разу не подводил таким образом.
— Вы хотите знать, какой сейчас год по-моему? — тихо спросил Эмиэль, когда к нему вернулся дар речи. Отшутиться, сказать, что просто несколько отстал от жизни из-за смерти товарища, не выйдет, не нужно быть очень наблюдательным, чтобы распознать ложь. Скрывать настолько очевидные вещи не имело смысла, оставалось лишь выдать столько правды, чтобы не навредить.
— Уж не сочтите за сумасшедшего, но наши даты... хм... действительно несколько различаются, даже сказал бы, что эпохально различаются, простите за каламбур. Не знаю, поверите ли, но когда я преступил порог Стигги, замка, от которого сейчас, наверно, и камня на камне не осталось, был апрель 1268 года по человеческому летоисчислению.

Отредактировано Emiel Regis (2017-08-15 16:54:40)

Мужчина вытащил из-за ворота крест, который, судя по всему, должен был что-то значить. Амулет? На вид он был изготовлен из обычного металла и не имел ни рун, ни ограненных камней — того, что могло говорить о магическом происхождении. Цеховой знак? Хотя крест напоминал о часто встречающейся здесь форме могильных плит. Мужчина пытается сообщить, что следит за кладбищем? Что является служителем или последователем культа? Конечно, крест, как геральдический символ, встречался часто, но имел несколько иную форму.
— Боюсь, что не совсем понимаю, что вы хотите сказать. Это какой-то религиозный символ? По крайней мере, надгробия наводят на эту мысль, — Регис кивнул в сторону ближайшего похожего камня. — Не думаю, что встречал его ранее. Если же вы пытаетесь таким образом защититься от чего-то... Не беспокойтесь, я не причиню вреда ни вам, ни девушке, и надеюсь, что могу рассчитывать на взаимность. Оружия у меня нет.
Странно было понимать, что за семьсот с лишним лет накопленные знания, по крайней мере часть из них, потеряли своё значение. В этом не было ничего сверхъестественного, это ощущалось болезненно лишь из-за того, что новое не появлялось постепенно, а свалилось на голову сразу и не в самый подходящий момент. Регис обычно не мог с уверенностью назвать имя нынешнего короля или показать границы, но по гербу способен был определить, откуда родом носитель и кому служит. Конечно, жизнь не то чтобы часто вынуждала это делать... Но больше всего беспокоил язык, вещь более консервативная, чем геральдика. Появление новых слов и замена понятий — дело обычное, но за это время успела поменяться лексика и грамматика. Это всё наводило на одну мысль, но Эмиэль был склонен считать её лишь порождением его взбудораженного, наполненного паранойей мозга. Пусть и идея объясняла почти все странности. Теоретически переход между мирами возможен, пусть и не подвластен человеческой магии. Но не стоит забывать, что обычно маги не настолько опасны для вампиров, однако факт смерти от рук Вильгефорца невозможно отрицать. Регис остановил мысль. Он слишком растерян и взволнован после регенерации, оттого может подгонять действительное под желаемое. А ему, если подумать, действительно хотелось, чтобы это был чужой мир, ведь тогда он, может быть, сможет вернуться в более близкое время. Если нет... Если нет, то придётся искать кого-то из собратьев и просить о помощи.
— Раз уж вы теперь всё знаете, то осмелюсь спросить что это за место, потому что оно разительно отличается от того, где я был лишь час назад. Мы ведь далеко от гор? Климат здесь похож скорее на Туссентский...